«Художник, не говори». Гете.
А все-таки? Если попробовать? Конфликт?
Но на конфликте держится все искусство. «Быть или не быть», черный квадрат на белом Малевича, в звуке – контрапункт.

Предчувствие конфликта
Когда-то на уроке искусствоведения в Казанском художественном училище я спросил у преподавателя: «А кто такой, собственно, был Давид, что великий Микеланджело решил изваять его?» «Ответ был ошеломляющ: «Еврейский царь».
Что!? У евреев было царство!? Когда? Где!?
Преподаватель мягко и ласково ускользнул в другое пространство, и мускулистые ангелы Ренессанса бодро вытеснили вяло-стыдливое нацлюбопытство. Розовый занавес, обволакивая, опускается. Благополучие незнания.

Конфликт стремления к знаниям
Мазать красками, рисовать – это что? Духовный род деятельности? Духовный? Что это за слово? Привидения, что ли? Духи? Духовный – это философский? Да их много!
Аристотель, Платон, Кант, Ницше...
Сказал мне друг: – Что ты мучаешься с этой духовностью? Смотри, что написано. «Бог умер. Ницше».
– Нормально! Но вот в лифте нацарапано: «Ницше умер. Бог».
Информационный хаос. Беспокойство, что где-то рядом что-то очень важное. Полумрак.

Атмосферный конфликт
В 78-м я начал работать в Камерном еврейском музыкальном театре главным художником. Тогда в Москве ходил такой анекдот: Один еврей другого спрашивает: «Слышал? Открылся еврейский камерный театр». «Да? Интересно, на сколько камер?»
Делали первый спектакль – рок-опера «Черная уздечка для белой кобылицы».
Я окунулся в новую для меня атмосферу еврейской культуры, в истории о еврейских мудрецах, об ангелах, трапезничающих в шатре с Авраамом-иври три тысячи семьсот двадцать два года назад недалеко от города Хеврон. Авраама называли иври, что значит – перешедший на другую сторону. На другую сторону обыденного. Он познал тайну, что не увидеть глазами. Он узнал, что есть еще другие миры, более тонкие, чем самая тонкая материя, которые утекают между пальцев; что исчезают время и трехмерность пространства, и что есть всего этого Создатель. И Авраам-иври говорил с Ним и передал эти тайны своим детям, а те своим, и древнее искусство познания мира дошло до наших дней, и кто прикасается к этому знанию, становится художником, начинает слышать в шуме музыку, в обычном – необычное, различать оттенки красоты, разницу между внутренним и внешним, между правдой и фальшью, постигать смыслы и устройства, назначения и цели.

Медицинский конфликт
В январе 80-го в московскую коммунальную квартиру вошла группа симпатичных людей крепкого телосложения в красивой милицейской одежде. И я поехал с ними к ним, и они спрашивали меня, как я поживаю. Сказал, что поживаю в городе Рига, нет, не работаю. Потому что хотел уехать в Израиль, но вот отказали, и я теперь, как говорят, отказник, хотя вообще-то художник. Они задумались и сказали, что пока они будут думать, я должен посидеть в другом помещении. Потом пришел еще человек, но у него не было такой красивой одежды, у него был белый халат. Он тоже спрашивал, как я поживаю. И так мы разговаривали. Потом он спросил про мою книжку, и я сказал, что все время ношу ее с собой, она очень старая и там есть даже молитва за Царя, но все равно я люблю ее читать.
И я поехал с ним к нему. И спросил, как это место называется. И он ответил очень длинно: Филиал института судебной экспертизы имени Сербского, 15-я городская психиатрическая больница города Москвы.
И лежал я на кровати, и ноги и руки были привязаны. И сделали мне укол. И прибежала моя Аннета, потому что пришла домой, а соседи рассказали, с кем я уехал, и сказали, что слышали, как я разговаривал с невидимым Богом, молился то есть. Я обрадовался и говорил с Аннетой, и заметил, что мое тело не очень прислушивается к моим мыслям, и представил себе, что со стороны все выглядит вполне в духе Учреждения. И врачиха тоже головой кивает и говорит моей Аннете: «Мы же хотим ему помочь». И медсестра, такая очень внимательная, проверяет все время, проглотил ли я таблетку. Я ей для этого рот открывал.
И познакомился там я с другими конфликтами. Один сообщил мне, что он птица, и очень похоже взмахивал руками.
Меня навещали друзья из театра, и приходил профессор-психиатр Юрий Савенко, который позже создал независимую психиатрическую ассоциацию, вместе смоим отцом приходил его старый друг, опытный врач-психиатр, Матвей Глузгольд. Наверное, все это повлияло, и меня отпустили домой набираться сил.

Кадровый конфликт
Набирался сил я на старом месте в камерном еврейском музыкальном театре, но уже не художником, а в должности рабочего. Затем служил помощником кочегара на станции Фрязево, что под Москвой, а потом монтировщиком сцены в еврейском драматическом ансамбле при Москонцерте.
А конфликт был в том, что в военном билете мне поставили маленький штампик – «комиссован по ст. № 4-(шизофрения)», что, как знают сведущие люди, создавало некоторые трудности при приеме на работу.
Были, были конфликты, на которых держится искусство.
К счастью, есть они до сих пор.